Трудная борьба - Страница 23

С сильно бьющимся сердцем возвращалась Ольга от подруги домой. Неужели, в самом деле, ее заветная мечта осуществится так скоро! У нее не хватило терпения ждать следующего дня для переговоров с матерью, и она начала их в тот же вечер, как только дети легли спать.

— Господи, Олечка, да неужели ты все еще не выкинула из головы эту глупую мысль! — с отчаянием вскричала Марья Осиповна.

Долго пришлось Ольге доказывать матери, что мысль ехать в Петербург учиться — не заключает в себе ничего особенно глупого; что в столице ей не грозят никакие страшные опасности, тем более теперь, когда там брат Митя, который, конечно, сумеет защитить ее, что ее присутствие дома теперь вовсе не необходимо: семья не велика, а Маша настолько подросла, что может исполнять небольшие домашние работы. Долго плакала она, умоляя мать не стеснять ее свободы, не мешать ей идти по тому пути, на котором она надеется найти счастье. Марья Осиповна и сама плакала; она то уговаривала дочь, то бранила ее; то упрекала самое себя за излишнее баловство детей, то молилась Богу, прося Его вразумить ее, как поступить в этом случае, но в конце концов все-таки, хотя неохотно, дала свое согласие.

— Не ждала я от тебя этого, — в заключение сказала она: — думала, даст Бог выйдешь ты замуж, как Анюточка, буду я радоваться на твое счастье, а ты — вон что задумала!

Она закрыла лицо руками и горько заплакала. Переносить слезы матери было для Ольги всего тяжелее. Упреки, брань раздражали ее, но это неподдельное горе волновало ее до глубины души; она готова была бы даже отказаться от своего намерения, если бы не сознавала вполне ясно, что не в состоянии осуществить мечту матери, что, выйдя замуж как Анюточка, никогда, никогда не будет счастлива. Она бросилась на колени перед матерью, она целовала ее руки, она уверяла ее, что никогда не перестанет любить ее и всю свою семью, что, кончив учиться, приедет жить с ней, и будет счастлива, гораздо счастливее Анюты.

— А может, ты и раньше увидишь, что все это вздор, что без этого ученья лучше можно прожить на свете, — тогда ты вернешься сюда, не останешься в Петербурге? — спросила Марья Осиповна.

— Конечно, приеду, маменька, — отвечала Ольга: — если только будет возможность, я буду каждое лето приезжать к вам.

Это обещание несколько успокоило Марью Осиповну. Почти всю ночь не спали мать и дочь. Ольга высказала все свои мечты и надежды на будущее, стараясь возбудить в матери хоть часть той твердой веры в успех, которая оживляла ее. Марья Осиповна слабо возражала, стараясь предостерегать, выставлять на вид всевозможные препятствия и затруднения, но по-видимому, начинала поддаваться влиянию дочери. На рассвете Ольга заснула, довольная и спокойная: ей казалось, что теперь все препятствия устранены.

Она проспала долго и, проснувшись, с удивлением услышала, что в соседней комнате гости: раздавались голоса Лизаветы Сергеевны и Филиппа Семеновича. Ей представилось, что, вероятно, с кем нибудь в семействе случилось несчастие, и она поспешила одеться, чтобы узнать, в чем дело. Оказалось, что она сама была виновницей этого утреннего визита родственников. Простившись с дочерью и улегшись в постель, Марья Осиповна не могла заснуть: ей вдруг пришло в голову, что она поступила крайне безрассудно, давая дочери согласие на такое важное дело без совета родных. Она поспешила исправить свою оплошность и, пока Ольга спала, успела побывать у Ильи Фомича и Филиппа Семеновича. Известие о странном намерении Ольги взволновало всех.

— Глупые затеи! — сквозь зубы процедил Илья Фомич.

— Это ужасно, — горячилась Лизавета Сергеевна: — наша племянница, также Потанина, и поедет в Петербург одна Бог знает для чего…

Анюта недоумевала, зачем Ольга уезжает из дому, когда теперь семья живет не так бедно как прежде, и она могла бы пользоваться даже кое-какими удовольствиями.

И вот все они, не медля ни минуты, собрались увещевать безрассудную девушку, уговаривать ее отказаться от ее безумного и преступного намерения.

Ольга никак не ожидала этой новой неприятности. Мать она могла убеждать, упрашивать; она понимала, что если та противится ее намерению, то единственно из любви к ней, из заботливости об ее счастье. Но что за дело до нее всем этим людям? По какому праву вмешиваются они в ее судьбу? Все они, не исключая и старшей сестры, относились к ней до сих пор вполне равнодушно, никогда не старались облегчить ее занятия, не интересовались узнавать ее нужды и желания, не задавали себе вопроса, хорошо ли ей живется. И вот теперь, когда ей открывается возможность переменить свою жизнь к лучшему, достигнуть цели своей давнишней мечты, они восстают против нее, оскорбляют ее… Илья Фомич называет ее взбалмошной девчонкой, которую мать испортила баловством; Лизавета Сергеевна читает ей длинные нотации, беспрестанно поднося к носу флакончик с духами; Анюта презрительно пожимает плечами; Филипп Семенович просто бранится, стращает, что ее запрут в комнату, на хлеб и на воду, что мать проклянет ее, что вся семья отступится от нее. Ольга долго крепилась, стараясь сохранить спокойствие, не обращая внимания на грубость зятя, кротко возражала дяде и тетке, объясняла им свои планы, свои надежды на будущее; но когда она увидела, что это напрасно, что все ее слова считаются пустыми бреднями, она не выдержала. Задыхающимся от волнения голосом она крикнула Филиппу Семеновичу, что он не имеет права мешаться в ее дела, разрыдалась и выбежала вон из комнаты.

Родственники разошлись, сердясь на своевольную девчонку, но надеясь, что их советы не пропали даром, что она образумится.